Журналист AliqRu поговорил с активистом и журналистом Артуром Грандом о небинарной эмпатии и о том, как в современном мире, пронизанном военными конфликтами и насилием, оставаться на стороне людей.
Недавно ты участвовал в мероприятии, темой которого была заявлена эмпатия во время войны. Из анонса у меня сложилось впечатление, что это в том числе про то, как в современной запутанности, когда множество стран конфликтуют друг с другом, сохранять свою политическую агентность и выбирать (или не выбирать) сторону. Так ли это?
Этот public talk был как раз во многом про то, что не стоит выбирать сторону, потому что выбор любой из сторон — это проявление так называемой бинарной эмпатии. Разговор был сделан по следам статьи, появившейся некоторое время назад. Ее написал израильский дизайнер и активист Мушон Зер-Авив. Он пишет о том, что нападение ХАМАС и вообще перезапуск этого военного конфликта высветил три позиции, которые обычно люди занимают в любом межэтническом конфликте.
Первая позиция — это «да/нет», то есть либо я с флагом Палестины, либо с флагом Израиля, и никаких полутонов здесь больше не существует. Эта позиция, кстати, очень близка многим в русскоязычной среде, причем вообще по любым вопросам. Вторая позиция — «да, но». Это когда, например, мы говорим, что да, нам жаль палестинцев, нам жаль, что бомбят Газу и там умирает очень много людей, но это же они выбрали ХАМАС, это же они не хотят сесть за стол переговоров, это же они хотят сбросить всех евреев в море. То же самое и в другую сторону. Третью позицию он назвал «о, боже!». В этом варианте ты просто выключаешь себя из любого конфликта и теряешь ту самую политическую агентность, потому что ты думаешь, что в человеке преобладают темные силы, люди всегда будут друг друга убивать, насиловать, поэтому я буду заниматься своими какими-то делами.
В конце концов, он предлагает четвертый подход — эту самую небинарную эмпатию. Мне эта позиция ближе всего. Когда мы говорим: «Палестина будет свободной». Но и Израиль будет свободным. У палестинцев будет свое государство и у Израиля будет свое государство, одни будут танцевать на техно-вечеринках и радоваться жизни и другие будут танцевать на техно-вечеринках и радоваться жизни.
Штука в том, что очень часто, когда мы пытаемся выбрать сторону, мы проецируем людей на режимы, которые действуют в определенных обстоятельствах и преследуют определенную выгоду.
То есть это такая попытка не размахивать никаким флагом. Я вообще к национальным флагам отношусь достаточно скептически.
У меня недавно с товарищем произошел разговор. Он говорил, что не хочет поддерживать ни Россию, ни Украину — как раз по тем причинам, о которых ты сказал. Он даже добавил, что против поставок оружия Украине. Я хотел спросить: не ведет ли отказ выбирать сторону к своего рода бессилию? Ведь есть совершенно конкретное зло, и оно больше, чем, условно, националистическая идеология части украинского общества.
Конечно, в конфликте России и Украины, точнее, в той войне, которая там происходит, я, безусловно, на стороне Украины или, скорее, украинцев. Это даже не обсуждается. Вообще есть очень большой дискурс, например, в анархотусовке по всему миру, в рамках которого действительно ведутся большие споры насчет поставок оружия. Многие анархисты — антимилитаристы, и для них вопрос оружия очень болезненный.
Что касается меня, я, конечно, прекрасно понимаю, что если Запад, и прежде всего США, не будут помогать Украине оружием, то война очень быстро закончится победой Путина. А Путин — это настолько безусловное зло (которое еще, как мне кажется, триггерит других злодеев по всему миру), что тут всё однозначно: с ним нужно бороться любыми доступными способами.
Кроме того, любая освободительная война, как мы знаем, рождает этнический национализм. Есть польский национализм, есть венгерский национализм. Меня как анархиста это, конечно, не веселит, но это их история. Они сами будут разбираться со своим обществом.
Когда Азербайджан начал атаку на Карабах, в моей среде была общая позиция, что Пашинян делает правильно, не вступая в столкновение, чтобы сохранить жизни людей. Кроме того, активизировалась националистическая оппозиция, играющая на чувствах людей. В те дни я наткнулся на канал анархиста из Арцаха, который просто написал, мол, я беру оружие и иду защищать свою землю. Что ты думаешь об этой позиции как анархист?
Про конкретного анархиста я ничего не могу сказать. Любой человек волен поступать так, как ему вздумается. Здесь надо разделять: Пашинян выступает от имени государства, от имени множества людей. То есть вопрос в том, можем ли мы усомниться в том, что Пашинян сделал правильно? Я думаю, что Пашинян, даже если бы очень хотел, не смог бы ничего сделать, потому что у него просто нет боеспособной армии, которая могла бы противостоять Азербайджану.
Когда этот исход случился, я поехал в Горис, делал оттуда репортаж. Общался с карабахцами, которые все, кстати, были настроены очень пророссийски и пропутински. И вот ты сталкиваешься с людьми, которые много лет живут в состоянии войны. Они практически все с ПТСР. Кроме того, они довольно наивны. Они не очень хорошо знают, например, даже Армению.
Много лет эти люди были просто прикованы к пороховой бочке. С одной стороны, они получали много дивидендов от правительства Армении, а с другой — их накачивали пропагандой, которая была выгодна Кремлю. О том, что ни пяди мы не отдадим, это наша святая земля, мы будем за нее биться до последнего.
Понятно, что этот исход 100 тысяч людей кошмарный и болезненный. Карабахцам потребуется много времени, чтобы начать новую жизнь. И всё же, пускай и не для них самих, но, возможно, для их детей это к лучшему. Потому что из стеклянного куба, начиненного взрывчаткой, они оказались в стране, откуда можно ездить по миру. В стране, у которой, конечно, есть свои проблемы в плане безопасности, но Армения, по крайней мере, вписана в глобальный мир.
Ощущение, что мир сейчас поделен между империями, национальными государствами и корпорациями. А для анархической позиции, которую продвигаешь ты, говоря, что нужно всегда быть на стороне людей, нет места.
Мне в этом смысле очень близка позиция Боба Блэка. Он очень важный интеллектуал, хотя его почему-то многие записывают в разряд этаких остроумцев. На самом деле он очень интересный и большой мыслитель. При этом чувство юмора у него совершенно дьявольское, вольтеровское.
Он, конечно, идентифицирует себя как анархист, но при этом не относится к себе со скотской серьезностью. Это проблема многих анархистов — что они максимально серьезны в своей анархистской идентичности, которая действительно сейчас не очень проявлена в этом мире.
Потому что мир прозаичен, он состоит из KPI, из дедлайнов, из империалистического угара. Из рассудочного индивидуализма и капитализма. Как быть анархистом в этом мире?
Если говорить о какой-то практике, о прагматизме, то я для себя избрал роль такого рассказчика или баяна. Я такой древнеславянский анархист-баян. И для себя прагматику я вижу в рассказывании о сути анархизма, о героях анархизма. О современных очень интересных явлениях. Сапатизм, Рожава и так далее.
Очень давно я видел граффити в Барселоне: «Anarchy is sexy». Вопрос можно поставить так: как сделать анархизм сексуальным для многих людей, для тех, чьи ролевые модели заключаются совсем в другом. Скажем, в том, чтобы заебать себя и других работой с шести до девяти. Прийти в корпорацию, стать белым воротничком, заработать денег и так далее. Можно ли с этими людьми как-то поговорить о том, что человеческая деятельность не равна бредовой работе, а усердные труженики капитализмы — галерные рабы? В смысле распространения идей анархизма меня больше с ними тянет поговорить, чем с анархистами.
Я помню, ты был ведущим в разговоре с Юрием Манвеляном. Тогда у него тоже была очень анархическая позиция по поводу армяно-азербайджанского конфликта: что нужно просто открыть все коммуникации, чтобы люди перестали воевать и стали узнавать друг друга, общаться. Мне кажется, это очень здорово, но единственная сложность: возникает вопрос — а как? Если есть авторитарные режимы, разгоняющие риторику ненависти.
Пока ты говорил, я уже придумывал ответ, а сейчас подумал вот о чем. Вообще кто-нибудь пробовал в современном мире взять и открыть границы и возможности?
Мы очень боимся этого. Говорим: да они же все поубивают друг друга, да мы же все глотки друг друга перегрызем, да мы же все друг друга просто сразу во все дыры… А кто-нибудь пробовал это сделать?
Я просто подумал, что стоит пробовать. Если не открывать, то хотя бы приоткрывать. И, например, Юра Манвелян мне рассказывал о людях, которые еще до того, как Алиев отжал Карабах, жили на границе Карабаха и Азербайджана. Эти люди торгуют между собой, общаются, перекидываются словами, а когда солдаты стрелять начинают, они встают и говорят: «Да вы что, вот ты сейчас в него будешь стрелять, а он потом в нас будет стрелять. Вот здесь мой сын гуляет, там его сын гуляет».
Конечно, риторика ненависти, которая спонсируется и милитаризированными режимами, и праваками, и разными не самыми приятными людьми во власти, существует. И у нее есть своя паства, к сожалению.
Очень смешно, когда сейчас звучат такие слова, как «global», «international». Помнишь, в 2000-х в Сиэтле проходили антиглобалистские митинги, но это же полностью извращенное название того явления. Как раз анархисты являются настоящими глобалистами. Это США, Европа, Россия хотят запереться в свои инкубаторах и суверенитетах. Или, наоборот, распространить свой инкубатор на всех.
При этом в современном мире свободно перемещаются товары и национальные валюты. А люди? Мы что за мир такой построили, где человеку, чтобы просто приехать в другую страну, нужно собрать 1500 документов? Мы живем в максимально закрытом мире. И мне кажется, что совершенно не стоит бояться открывать границы, но стоит действительно думать о том, как это делать.