6 сентября в Ботсаду состоялось открытие одной из частей 15-го Международного фестиваля медиаискусства «Киберфест». Корреспондент Aliq Media посетил эту необычную локацию и преисполнился дзена.
Искусство преобразило ереванский Ботанический сад. Большая, круглая теплица, и без того выглядящая как арт-объект, наполнилась шорохами, скрипами и звуками эмбиента от Густаво Матамороса, венесуэльца, проживающего в США. На спиральной лестнице, полускрытый ветвями и зеленью, пожилой мужчина, покачивавшийся за макбуком был словно волшебник Просперо на корме корабля, плывущего в неизвестность.
Совсем другое впечатление произвел звуковой перформанс японца Нао Нисихары, который в шаманском трансе дудел и гремел, и агрессивно прыгал в толпу, будто изгонял злых духов. Автор этих строк всерьез беспокоился, что заморский гость врежется в стеклянную стену теплицы, но Нисихара прыгал весьма расчетливо, несмотря на исступленное выражение лица.
И здесь важно напомнить, что темой фестиваля кураторы обозначили vulnerability (уязвимость, хрупкость, открытость). В эти дни в Армении это слово стало вмещать слишком много, хотя и сама концепция уязвимости шире насущной повестки дня.
«Уязвимость — естественное качество человека. Парадоксально, но, возможно, именно на нем основаны самосознание и личное достоинство. Признание своей уязвимости делает нас действительно сильнее. Выражение желаний, пересмотр личных границ и задавание вопросов — это действия, которые влекут за собой определенные риски, но помогают преодолеть страх быть отвергнутым или непонятым. Они готовят нас к тому, чтобы без страха, но и без лишней надежды погрузиться в энтропию и встретиться лицом к лицу с разрушениями. Осознавая собственную уязвимость, мы раскрываем в себе способность к эмпатии, а это то, что питает нашу этическую ответственность перед другими, обществом, окружающей средой» — так описывают идею 15-го «Киберфеста» кураторы Елена Губанова и Сильвия Бурини.
Хрупкость жизни — ее зарождения (инсталляция с детскими башмачками и памперсами, отпечатанными на 3D-принтере), ее поддерживания (инсталляция с капающими на ржавый стол капельницами, звуки которых выводятся в динамики и образуют рокочущий, будто подземный, ритм), ее завершения и распада — яркая экспрессионистская картина, которая при подходе вплотную оказывается длинной видеозаписью, как жучки и черви поедают мертвых креветок.
Наверное, люди, которые расступались в ужасе перед пляшущим японским шаманом, осознавали, что резкие звуки его дуды проницают их личные границы пространства, паттерны привычного. И то, что исполнитель не был фиксирован на безопасной сцене, а ходил по всему Ботсаду, будто преследуя своих слушателей — так искусство, которое не пронзает, не проникает хотя бы в чувства, по сути своей бесполезно как средство внутреннего изменения. Но чтобы принять новое, нужно стать уязвимым. На это готовы немногие.
Опустился вечер, и растения, вьющиеся по теперь почти невидимому в темноте потолку стеклянной теплицы, стали совсем загадочными. Звук эмбиента усилился. При прохождении по определенной тропинке в саду начинал разговаривать голос, или жужжал фиксирующий человеческое присутствие терменвокс, каждый раз своей уникальной вибрацией. Из одинокого кораблика посреди пруда лилась фуга Баха. Золотые карпы плавали близко к бортику и практически лезли в руки. На какое-то время необычная атмосфера зеленого, разомкнутого пространства стала густой и видимой. И тут звуки смолкли — сеньор Матаморос закончил свой долгий сет. Тишину разрезали аплодисменты, повисающие в зеленых растениях.
В заключение хотелось бы привести подходящие по смыслу строки из книги «Нагори. Тоска по уходящему сезону» Рёко Секигути, которую я читал в такси по дороге на мероприятие и с него.
Год за годом сезоны сменяют друг друга и возвращаются в назначенное время, но всегда чем-то отличаются от себя прошлогодних: они похожие и разные, типичные и необычные – оттого-то, наверное, так очаровательна и загадочна их череда.
Мы, люди, остро чувствуем это, ведь нам не подходит сезонная жизнь – как у растений, которые каждой весной вновь пробиваются из земли. Животные, в том числе некоторые млекопитающие, тоже повинуются сезонному циклу, пусть и не столь безропотно. Для разных живых существ и время течет по-разному.
К деревьям в принципе неприменимо понятие смерти. Если их не срубят, если они не заболеют, их жизнь может длиться и длиться. Многолетние растения и травы живут циклической жизнью: зимой умирают, весной – рождаются снова.
А вот жизнь человека развивается в линейном времени, лишь фоном которого служат сезонные циклы. Вот почему, наверное, циклическое время остается для нас таинственным и нам нелегко устоять перед искушением развернуть его в одну линию, провести параллель между сезонами и нашей жизнью, словно это позволит нам постичь жизнь деревьев.
В момент, когда я дочитывал этот абзац, мое такси попало в ДТП.
К счастью, не сильное — но хрупкость и уязвимость жизни была прочувствована в пределе, подытожив вечер.