Постановка Анаит Газарян и Надежды Исраелян «Плановое отключение», поставленная в театре Arten, представляет собой документальный перформанс про детство в Армении в темные и холодные 90-е. Действие идет на армянском, поэтому человеку, не знающему языка, приходится постоянно выбирать между текстом англоязычных субтитров и тем, что происходит на сцене. Но это не мешает понимать и чувствовать работу, поскольку слишком многое, несмотря на специфический местный контекст, напоминает раннее постсоветское время.
Даже если веерные отключения электричества обошли зрителя стороной, то банан, разрезанный напополам — для меня и для брата — легко ассоциируется с разрезанным напополам батончиком Сникерс. Кафе Тутти Фрутти, в котором получается отпраздновать день рождения ценой так и не купленных родительских ботинок, в рамках личного опыта становится заведением Баскин Роббинс — с шариками мороженого, слишком сильно бьющими по родительскому карману. Теснота помещений, семейные ссоры, случавшиеся из-за нехватки денег и усталости от бесконечной работы — всё это кажется очень знакомым.
Особенно интересен монтаж речи: спектакль начинается с рубленых фраз, часть из которых связана с непосредственностью детского восприятия, но часть — с реальностью травмы. К некоторым фразам речь актрис постоянно возвращается, словно к навязчивым островкам, аккумулирующим в себе ту боль, с которой пришлось столкнуться. В основном это названия вещей и продуктов — яйца, которые семья могла или не могла себе позволить, — или вещи из-за границы, присланные родней из диаспоры, словно призрак недоступного мира «нормальной жизни».
Происходящее на сцене соответствует монтажу текста. От изображения детских счастливых игр до образа женщины, завернутой в праздничную гирлянду (как елка) и держащей в руках тяжелый матрас — будто символ недостатка пространства в квартире, где уживается большая семья.
Важнейшая линия спектакля, красной нитью проходящая через весь текст работы — тема голода и холода, отсутствия отопления и электричества. Одним из ключевых образов здесь выступает Stalinka, «лучшее место для жизни», дом, чьи толстые стены способны хотя бы как-то спрятать от холода — но холод всё равно такой, что одна из комнат используется как холодильник, даже если затоплена печь.
Маркеры времени, раскиданные тут и там по хронометражу спектакля, позволяют на короткое время представить все описанные выше ужасы как что-то, что уже преодолено. Однако тут же вспоминаешь о трагедии, которая разворачивается прямо сейчас — о 120-ти тысячах армян, живущих в заблокированном Арцахе без доступа к товарам первой необходимости, совсем недалеко отсюда. Происходящее на сцене сразу приобретает дополнительное измерение, словно запоздалое послание из прошлого в будущее, неуслышанное предостережение.
Концовка выводит происходящее на экзистенциальный уровень: в финальном монологе речь идет о локальной, семейной истории, случайно увиденной в зеркале истории глобальной. Эта «встреча» наводит на мысли об идентичности, знакомые, возможно, каждому эмигранту: иногда, чтобы понять, кто ты, следует покинуть родные земли. И наоборот: иногда следует покинуть родные земли, чтобы понять, что без тяжелого опыта, случившегося с тобой там, — ты, безусловно, был бы не ты.
Можно сказать, что постановка, с внимательной нежностью исследуя пространство памяти, способна помочь пересмотреть отношение к своему прошлому, каким бы сложным оно ни было.
